Форум » Общий раздел. » Тухачевский и Язычество » Ответить
Тухачевский и Язычество
Namtar Enzigall: Цитируется по С.Т.МИНАКОВ, "СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭЛИТА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ 20-30-х ГОДОВ" (легко ищется в сети) "…Однажды, вспоминал П. Фервак, "я застал Михаила Тухачевского очень увлеченного конструированием из цветного картона страшного идола. Горящие глаза, вылезающие из орбит, причудливый и ужасный нос. Рот зиял черным отверстием. Подобие митры держалось наклеенным на голову с огромными ушами. Руки сжимали шар или бомбу, что именно, точно не знаю. Распухшие ноги исчезали в красном постаменте... Тухачевский пояснил: "Это - Перун. Могущественная личность. Это - бог войны и смерти". И Михаил встал перед ним на колени с комической серьезностью. Я захохотал. "Не надо смеяться, - сказал он, поднявшись с колен. - Я же вам сказал, что славянам нужна новая религия. Им дают марксизм, но в этой теологии слишком много модернизма и цивилизации. Можно скрасить эту сторону марксизма, возвратившись одновременно к нашим славянским богам, которых христианство лишило их свойств и их силы, но которые они вновь приобретут. Есть Даждь-бог - бог Солнца, Стрибог - бог Ветра, Велес - бог искусств и поэзии, наконец, Перун - бог грома и молнии. После раздумий я остановился на Перуне, поскольку марксизм, победив в России, развяжет беспощадные войны между людьми. Перуну я буду каждый день оказывать почести" (см. Ферваксе). По свидетельству Л. Сабанеева, "когда Тухачевский стал "персоной", членом Реввоенсовета и командармом, им был составлен проект уничтожения христианства и восстановления древнего язычества, как натуральной религии. Докладная записка о том, чтобы в РСФСР объявить язычество государственной религией, была подана Тухачевским в Совнарком". Л. Сабанеев, хорошо знавший "красного Бонапарта", считал, что "он явно издевался, но в малом Совнаркоме его проект был поставлен на повестку дня и серьезно обсуждался". Далее Л. Сабанеев вспоминал о реакции на это: "Тухачевскому только это и было нужно. Он был счастлив, как школьник, которому удалась шалость" (см. И. Опишню). По свидетельству Б. Соколова (см.), в бытность Тухачевского командующим Западным фронтом в 1922-1924 гг. у него была собака, которую он, кощунствуя и забавляясь, назвал "Христосик". Еще ранее, в плену М. Тухачевский рассказывал своему французскому приятелю: "У нас была француженка-гувернантка, которую я выводил из себя. Я и мои братья дали трем котам в доме священные имена Отца, Сына и Святого Духа. И когда мы их искали, мы издавали ужасные вопли: "Где этот черт Бог Отец?". Мама сердилась, но не очень, а гувернантка-француженка осыпала нас проклятиями" (см. Л. Норд). Подобного же рода была музыкальная шутка, когда с приятелем, известным музыкантом Н. Жиляевым М. Тухачевский сочинил "марксистскую файв-о-клокию". Такое откровенное издевательство, теперь уже над "революционной верой", шокировало даже противобольшевистски настроенных людей. По воспоминаниям П. Фервака (см.), "кощунствуя спокойно и весело, он затем галантно осведомлялся: "Я вас не шокирую? Мне было бы очень досадно…". " ... Вышеотмеченные психокультурные свойства М. Тухачевского, равно как и серия не лишенных своеобразной поэтичности его статей о "революции извне" и "коммунистическом империализме", признанным идеологом коих он считался, были насыщены и предопределены специфической духовной атмосферой, окутывавшей М. Тухачевского с рождения. "Вольтерьянский" настрой - "если бога нет, то его надо выдумать" - усвоенный и унаследованный М. Тухачевским от отца, родственные связи семейства с французами (Делоне) и итальянцами (Липранди) (см. Декабристы); свободное владение французским языком создавали весьма характерный культурный фон. В семействе Тухачевских господствовал дух творческого многообразия, интеллектуальной разбросанности, и в то же время изящного эстетизма, даже богемности, живым воплощением каковых были отец и бабушка (см. Воспоминания о Тухачевском). ... "…Я хочу сказать, - продолжал М. Тухачевский свой диалог с французским лейтенантом, - что мы, русские, все религиозны, но именно потому, что у нас нет религии. Я - не христианин, - эпатировал 23-летний подпоручик своего собеседника, - больше того, я даже ненавижу нашего Владимира Святого, который крестил Русь, отдав ее во власть западной цивилизации. Мы должны были сохранить наше грубое язычество, наше варварство…" (см. Фервака). В рассуждениях Тухачевского в плену модно уловить господствующую культурно-цивилизационную парадигму, предопределявшую в его сознании и взглядах отношение к России и внешнему миру. Подлинная Русь, русский дух, в его воображении, коренился в дохристианском языческом варварстве. Сущность "западного мира" и "западной цивилизации" - в христианстве. Весьма вероятно, что эти взгляды формировались в представлениях М. Тухачевского под влиянием Ф. Ницше (В статьях советского военачальника спустя десять лет проскальзывали ницшеанские цитаты без кавычек.). По некоторым свидетельствам, М. Тухачевский, в духе времени и присущей эпохе литературной моды, был увлечен прозой К. Гамсуна, творчество которого, как известно, также формировалось под сильным влиянием Ф. Ницше (см. Раковского). Таковая установка в представлениях М. Тухачевского определяла и достаточно стройную и логичную, хотя и субъективно-прихотливую ретроспективу, образ русской истории и ее основных ценностей. В Петре Великом он усматривал не столько "вестернизатора" России, сколько "грандиозного варвара, и именно русского", считал, что России нужен "именно такой", как Петр Великий, деспот-реформатор. Именно реформатор, ибо далее М. Тухачевский как бы поясняет и мотивирует свои симпатии к Петру Великому: "Что же вы думаете, он хотел сделать из Петербурга Версаль и навязать нашему народу вашу культуру? Нет! Он только взял у Запада секрет его силы, но именно для того, чтобы укрепить наше варварство…" (см. Фервака). Поэтому нетрудно заметить связь между симпатиями М. Тухачевского к Петру Великому и его самоотверженной службой В. Ленину, И. Сталину, большевикам. В двух названных вождях, он, несомненно, пытался разглядеть черты "деспотического" облика Петра Великого - варвара-преобразователя. Отталкиваясь от подобного рода рассуждений, вызванных размышлениями о судьбе России и русской революции, М. Тухачевский пытается расшифровать себе сущность и генетические корни "западной цивилизации", причины своего неприятия ее. Выразив свою ненависть по отношению к христианству, М. Тухачевский далее заявляет: "Евреи принесли в мир христианство. Этого достаточно, чтобы я их ненавидел... Это именно евреи сеют везде своих опасных блох, стараясь привить нам заразу цивилизации, навязывая всем свою мораль денег - мораль капитала... Все великие социалисты - евреи, и социалистическая доктрина, собственно говоря, - ветвь всемирного христианства. Мне же мало интересно, как будет поделена земля между крестьянами и как будут работать рабочие на фабриках. Царство справедливости не для меня. Мои предки-варвары жили общиной, но у них были ведшие их вожди. Если хотите - вот философская концепция... Нам нужны отчаянная богатырская сила, восточная хитрость и варварское дыхание Петра Великого. Поэтому нам больше подходит одеяние деспотизма" (Ibid. P. 24-25). Впрочем, столь декларативно выраженный антисемитизм молодого гвардейского подпоручика, отчасти, вероятно, отражает традиционные взгляды гвардейского офицерства, отчасти является эпатажем. Во всяком случае, он носит преимущественно морально-этический характер. Вряд ли этот фактор мировоззрения М. Тухачевского был одним из определяющих. Известно, что среди его приятелей, даже в числе друзей, были евреи - И. Якир, Б. Фельдман. Но близость М. Тухачевского к этим людям сложилась в весьма специфических обстоятельствах и уже в 30-е годы. Цепочка - "евреи-христианство-социализм" - постольку беспокоила сознание М. Тухачевского, поскольку, в его понимании она разрушала исконные, "коренные" ценности России, спасительно концентрировавшиеся в формуле деспотического самодержавия. Именно это триединое разрушительное начало и представлялось ему сущностью "западной цивилизации", зиждившейся, по мнению, весьма расхожему в то время, на деньгах, т.е. на материальной основе бытия, на капитале. Сутью противоречий между Россией, как цивилизацией, и Западом для М. Тухачевского являлась разность фундаментальных цивилизационно-культурных основ: для России - дух, язычески воплощавшийся миллионами религиозно заряженных воль в харизматической личности - "земном Боге", в "человекобоге", или, по Ницше, - в "Сверхчеловеке" (в "Антихристе", если мыслить по-христиански); для "Западной цивилизации" - в материальных ценностях, в капитале, и носителях этой идеи - евреях, христианах (западных), социалистах (большевиков М. Тухачевский, видимо, настоящими социалистами не считал). В беседах с П. Ферваком М. Тухачевский рассуждал и о частных явлениях западной культуры. "Латинская и греческая культура, - провоцировал полемику будущий "красный Бонапарт", - какая это гадость! Я считаю Ренессанс, наравне с христианством, одним из несчастий человечества... Гармонию и меру - вот что нужно уничтожить прежде всего!… В России, у себя в литературе я любил только футуризм. У нас есть поэт Маяковский. У вас бы я был, вероятно, дадаистом…" (см. Фервака). И позднее М. Тухачевский оказался поборником всего нового: "мировой революции", Д. Шостаковича, радикальной технической модернизации армии и пр. Вышеприведенные свидетельства, касающиеся мировосприятия М. Тухачевского, строившихся на непримиримых полярных оппозицях - "мир духа" (Россия) и "мир тела" (запад), - получают своеобразное завершение. Оно подводит определенный итог, создающий некую целостность мировосприятия подпоручика гвардии. Разрешение этого "цивилизационно-культурного" противоречия - Россия-Запад отразилось в ряде рассуждений и перспектив, просматривавшихся М. Тухачевским. Они весьма существенны для понимания его поступков и позиций во время революции и в последующие годы. П. Фервак вспоминал: "Однажды мы вместе, на откосе форта читали, я не помню, какое место из Достоевского... Михаил Тухачевский с воодушевлением, вспыхнув, как костер, в котором ворошат угли, произнес следующие знаменательные слова: "Не важно, как мы реализуем наш идеал: пропагандой или оружием! Если Ленин будет способен освободить Россию от хлама старых предрассудков, разъевропеезировать ее, я за ним последую. Но нужно, чтобы он превратил ее в "tabula rasa", и мы свободно устремимся в варварство. Какой чистый источник: с марксистскими формулами, перемешанными перепевами демократии, которые смогут возмутить мир. Права народов находятся в их распоряжении! Вот он, магический ключ, который откроет России ворота Востока и закроет их для англичан… Так, и только так мы сможем овладеть Константинополем. Но новая религия нам необходима. Между марксизмом и христианством я выбираю марксизм. Под знаменем марксизма мы скорее, чем с нашим крестом, войдем в Византию и вновь освятим Святую Софию". П. Фервак, напомнил Тухачевскому, что таковые геополитические устремления "лишают вас Польши, Финляндии, а, может быть, и еще чего-нибудь". На это М. Тухачевский ответил: "Вот тут-то и пригодятся марксистские формулы. Революционная Россия, проповедница борьбы классов, распространяет свои границы далеко за пределы, очерченные договорами… Что касается меня, то я бы сделал все, что будет в моих силах, чтобы Варшава осталась русской, хотя бы под Красным знаменем…" (Ibid, p. 57-59.). Вся вышеприведенная геополитическая семантика, в принципе, не несет чего-либо нового: Великобритания на протяжении почти всего 19 века, да и позже, рассматривалась в качестве главного соперника России в контексте геополитических и геостратегических проблем. Достаточно вспомнить хотя бы высказывания и геополитические расчеты М. Скобелева, чьим большим поклонником с детства являлся М. Тухачевский. То же можно сказать и о традиционном великодержавном настрое большей части российского офицерства. Важно другое: высказывание М. Тухачевского как бы предвосхищает его политические и военно-политические позиции в отношении к "внешнему миру" в 20-30-е годы. Что же касается его высказываний о марксизме-новой религии, то отношение к нему М. Тухачевского двойственное: он, может быть, грубовато считал марксизм ценным именно как новую религию, что-то вроде "нового язычества"; в то же время (и это логично) весьма иронично относился к фанатикам марксизма. Таким образом, в рассуждениях о новой религии, марксизме-религии, о возрождении языческой религии со стороны М. Тухачевского было много очевидно игрового, мальчишеские шалости. Однако и в них просматривается нечто глубинно-серьезное для его духовной и душевной направленности, находившей в сознании М. Тухачевского мотивацию в межцивилизационных и геополитических спорах России и Запада. "Мы встряхнем Россию, как грязный ковер, а затем мы встряхнем весь мир… Мы войдем в хаос и выйдем из него, только полностью разрушив цивилизацию" (см. Фервака). Эти слова М. Тухачевского можно считать своеобразным продолжением, похожим на поэму-заклинание, его приказ командующего Западным фронтом, составленный и подписанный 2 июля 1920 г. "Путь мирового пожара пройдет через труп белой Польши…" (Полностью приказ был опубликован в приложении к статье Дадиани Г.Л. Советско-польская война 1919-1920 гг. / Военно-исторический журнал, 1990. № 5. С. 30-31). Огненные, "апокалиптические" метафоры в высказываниях М. Тухачевского позволяют думать, что глубинный смысл его неприятия Запада, словесные вызовы Англии, "западной цивилизации", третирование античной и ренессансной меры и гармонии, в войне, разрушении, апокалиптическом мироощущении. Все вышеприведенные размышления, кажется, позволяют отметить и применительно к личности М. Тухачевского скрытый в его жизненной установке, в его отношении к миру, "апокалиптический пафос" "мирового пожара", "войны священной". "Мы тяжелы на подъем, но разрушители по природе", - както бросил фразу подпоручик М. Тухачевский (см. Фервака), невольно выдавая скрытые за своей оценкой натуры русского народа, собственные глубинные настроения. Быть может, во всем вышесказанном и всех вышеприведенных свидетельствах, размышлениях и заключается возможность для понимания всей последующей деятельности М. Тухачевского.
Ответов - 0
полная версия страницы